По пыльной жёлтой ленте дороги,  спускавшейся в  долину с  горных склонов,
пружинистой походкой пастуха-горца шёл юноша с котомкой за плечами.  Правая его
рука сжимала гладкий ясеневый посох,  сбитый и  потёртый оконечник которого мог
бы многое порассказать знающему человеку. Холщовые штаны и рубашка, ещё крепкие
кожаные царвули и овчинный кожух-безрукавка -  всё было ношеным и выцветшим, но
простым и добротным. Сам путник, хоть и загорелый, казался каким-то чересчур уж
светлым -  наверное,  из-за выгоревших на солнце рыжих волос, уже
изрядно отросших, а может, виной тому были пронзительно-синие глаза или ещё что
другое. На вид ему было лет семнадцать-двадцать - тот неуловимый возраст, когда
год-другой, а то и все пять не играют никакой роли: неважно, в какую сторону от
двадцати. Усов и бороды путник не носил.
     Узкий  белёсый шрам,  рваные края  которого тянулись от  запястья к  локтю
левой руки, слишком бросался в глаза на загорелой коже - короткий рукав рубахи,
наверняка,  с чужого плеча, не мог прикрыть его целиком. Намётанный глаз быстро
углядел бы  и  второй шрам -  прямо над ключицей,  такой же  рваный и  какой-то
нехороший,  нечестный,  а  когда  парень останавливался смахнуть коротким своим
рукавом пот  со  лба,  и  светло-рыжие  пряди волос цеплялись на  миг  за  ухо,
открывался ещё  один косой белый рубец -  на  правом виске,  где  под загорелой
кожей  пульсировала синяя жилка.  Обладатель умной головы наверняка смекнул бы,
что под одеждой у путника есть и другие шрамы и отметины,  да и шёл он какой-то
странной походкой - не поймёшь сразу, чем именно странной.
     А возле ног у него крутился маленький зеленый дракон который все время наровил
укисить за ногу.